Виктор Сухоруков: «Я буду жить до 172 лет!»

«Я ЖЕ НЕ СИТЕЦ В РУЛОНЕ»

- Виктор Иванович, 60 лет для вас - время подведения итогов?

- Тут, понимаете, какое дело - подведение итогов подразумевает восклицательный знак для яркой жизни или точечку для скромной жизни. До тех пор, пока я не перестану задавать вопросы будущему, нет никакой точки, а следовательно, и итогов никаких. Итоги вообще можно подводить не жизни, а урожаю. Если что-то подсчитывать и анализировать в своей жизни, значит, я близок к конечной станции. Нет уж, я еще на полустанке.

- Но ведь каждый так: если и не анализирует жизнь целиком, то делит ее на отрезки и дает им оценку.

- Правильно, можно сказать о деталях жизни, как об отрезке. Но я же не ситец в рулоне. Есть этапы, кануны, переплеты. Я, может, придираюсь к терминам, но попробую объяснить, чтобы выглядеть красивым и грамотным. Друзья мои, все свое существование я разграничил не на отрезки, а на три жизни. Сейчас перед вами состоявшийся, успешный, удачливый человек. Счастливый, черт возьми! Хотя и полна голова забот, тревог и вздрагиваний. Но я все равно живу в этом мире счастливо потому, что хочу быть частью этого мира. Злюсь иногда и на уборщицу, и на полицейского, и на своих партнеров в театре. Куда же без этого? Но это не мешает ежедневно ощущать себя счастливым. Я научился быть мудрым и воспитанным. И демонстрировать всем свою интеллигентность - это у меня приобретенное, не стесняюсь признаться.

- Что за три жизни, про которые вы сказали?

- Первая жизнь - родился, детсад, школа, мечта быть актером. Конечно, были и какие-то детские мечты - хотел в «Артек» и победы коммунизма во всем мире. Писал стихи, посвященные Мавзолею Ленина. Желание стать актером было для меня, простого мальчика из Орехово-Зуева, стремлением к тому, чего у меня никогда не было. Театров в нашем городке отродясь не водилось, в кинотеатрах, кроме советских картин, показывали только фильмы франко-итальянского и индийского производства. И я сотнями скупал фото артистов и складывал их в коробку из-под обуви. Я тогда не знал, что такое шизофрения и сумасшествие.

В детстве, обидевшись на маму, я взял у тетки три таблетки снотворного и выпил. Хотел помереть. А тут друзья позвали в кино. Фильм, как сейчас помню, «Последний аттракцион». И я с ними, но на середине фильма понял - ой, глаза-то слипаются! Пулей выбежал из зала, еле добрался до дома, рухнул на кровать и проспал двое суток.

Эта жизнь завершилась, когда меня приняли в ГИТИС. Я рвал когти, чтобы быть там - без всякого блата и вихляний. Когда мне сказали «Принят», я потребовал справку. И по субботнему городу шел с этой справкой, как с миллионом рублей. Вошел в квартиру и сказал: «Мать, я поступил!» Для многих было шоком - как этого лопоухого, конопатого, с большими зубами подростка приняли в ГИТИС? А мать, не глядя на справку, сначала тихо выругалась матом, а потом ответила: «Давно пора, сколько можно маяться». Хотя не верила в меня и не благословляла на этот путь. Даже не давала денег на электричку. Но потом от нее ничего, кроме полной поддержки, не исходило.

«УМИРАТЬ МНЕ НЕ СТРАШНО»

- Сразу после ГИТИСа вы оказались в Ленинграде. Это начало второй жизни?

- Да. И этой жизни суждено было стать самой кромешной. То ли драмой, то ли комедией, то ли фильмом ужасов. В ней переплелись все жанры. После ГИТИСа меня пригласил в Ленинград Петр Наумович Фоменко, который возглавил Театр комедии на Невском проспекте. Чудеса! Я и сейчас помню запах и вкус Невского. Тогда практиковались пельменные, котлетные, пирожковые. И я начал гулять, пьянствовать, куролесить. Меня пытались уговаривать, перевоспитывать. Слава Захаров, талантливейший актер, схватил меня за шкирку и повез в Институт мозга, в пятое наркологическое отделение, потому что директор театра хотел меня выгонять...

Случались просто страшные истории. На Пятой линии Васильевского острова цыгане торговали портвейном. И я снял с себя последний индийский джемпер из козьего пуха (он стоил тогда больших денег - 70 рублей) и пошел к цыганам: «Дайте портвейна!» Мне протянули бутылку. А я стоял и просил: «Ну еще хоть одну». - «Иди отсюда!» Потом я стоял в сумерках на перекрестке в центре Питера и чувствовал, что люди проходят не только мимо меня, но и сквозь меня. Ни денег, ни жизни, ни счастья - ничего! На столе нет скатерти, телевизор сгорел, свет отключили за неуплату. Все, конец, точка. А я стою на перекрестке и думаю, у кого бы занять на очередную бутылку. Доходило до того, что я заходил в дешевое кафе самообслуживания и подъедал за людьми картошку и винегрет... Сейчас поражаюсь - будто все это было не со мной.

Стоя на том перекрестке, я понял, что не существую. Есть оболочка сухоруковская, хлопает глазами и ушами, но самого человека нет. И я испугался.

- Как удалось бросить пить?

- Однажды вечером сидел в кромешной темноте своей коммуналки на Васильевском острове и думал: что делать, как жить? Вдруг какой-то голос сказал: «А хочешь по-другому?» - «Хочу». - «Тогда ложись спать, а утром начнем». Утром проснулся и больше никогда в жизни не пил.

Так закончилась моя вторая жизнь - в 89-м году. И началась третья, в которой случилась встреча с Юрием Маминым и Алексеем Балабановым, яркие роли в кино, инфаркт и много чего еще.

- Знаете, что вас ждет дальше?

- Какой будет моя четвертая жизнь? Понятия не имею. Но я уверен, что буду жить 150 лет. Просто обязан. У меня мама умерла в 52 года. Когда мне стукнуло 52, я пришел на ее могилу и сказал ей: «Мама, сегодня у меня юбилей, с этого дня буду жить за двоих - за себя и за тебя». Отца не стало, когда ему было 60. И 10 ноября я скажу ему: «Папа, теперь мне надо жить не за двоих, а за троих». У меня был брат, который умер в 39 лет, - надо жить еще и за него. Нет, даже не 150 получается, а 172 года - именно тогда я буду готов умереть. Как хотите к этому относитесь. Я говорю серьезно, потому что сейчас я жив, здоров и деятелен. Хотя умирать мне не страшно. Нас-то там (поднимает палец к потолку. - Авт.) гораздо больше, чем здесь. Так что бояться нечего.