«Не верю! C такими ожогами умирали сразу»: ликвидатор аварии об резонансном сериале «Чернобыль»

!no_title

На американском телеканале HBO громкая премьера. На экраны несколько недель назад вышел сериал «Чернобыль». В нашей стране рейтинги просмотров сразу подскочили, и многих мучают вопросы, насколько правдиво показанное в сериале. Для этого «Комсомолка» встретилась в Уфе с ликвидатором Чернобыльской аварии Виталием Марвиновым и вместе посмотрела вышедшие серии.

- Помню, я тогда служил в армии, нас отправили строить железную дорогу к разрушенному реактору, чтобы вывезти обломки для захоронения. Было ли страшно в тот момент? Нет, страха не чувствовал. Это же невидимая смерть. Мы работали в обычных гимнастерках, нам выдали респираторы, но стояла такая жара, что в них невозможно было дышать! О смерти тогда не думалось…

Смотрим первую серию

- Говорят, атмосферу СССР американцам удалось передать? – захожу издалека.

- Ну это возможно. Да, есть такое. Но в целом я уже подозреваю, что наврано в фильме, - наш критик готов оценивать сериал по всей строгости.

Произошел взрыв, начался пожар. Партийцы обсуждают, как скрыть информацию. Решено оцепить город, никого не впускать, не выпускать.

- Я не видел гражданских, так как мы работали в 30 км от города. Не могу сказать, что у них там происходило. Но я точно знаю, случившееся не хотели предавать огласке. Местным говорили, мол, ничего страшного не случилось. А тем временем много пожарных погибли от радиации сразу, на месте, пока тушили воспламенение. И ожоги, какие нам тут показывают на экране, были. Я видел одного обожженного пожарного на выезде из 30-километровой зоны.

Пожарные тушат пожар. Между делом спрашивают друг друга: «Что за странный привкус металла?».

- Не знаю, о каком привкусе идет речь в фильме, но я помню, как сейчас, ядреный запах и привкус йода. Вот так, если бы стоять в комнате, в которой разлили ведро йода, и еще выпить бутылек. Это было невыносимо.

Двоих стажеров начальник смены 4-го энергоблока Акимов отправляет опустить стержни вручную, те бегут выполнять задание, и даже проходят в реакторный зал, где видят, что ни стержней, ни самого реактора больше нет. И бегут прочь.

- Да если бы они на самом деле туда зашли, они бы скончались на месте! А не спустя несколько недель, - негодует Виталий. – Кстати, потом, уже намного позже аварии, некоторые солдаты залезали на место разрушенного реактора – сфотографироваться на память. Спустя два года никого из тех ребят уже не осталось в живых.

Вторая серия. В верхах решено отправить вертолеты с песком и бором тушить останки реактора. После того, как один из Ми-8 исчезает на несколько секунд в черном дыму, он претерпевает крушение, буквально – разваливается на части в воздухе.

- Да, такое вполне могло быть. Там уровень радиации был бешеный. Люди, можно сказать, заживо сгорали, техника выходила из строя. Настоящий ад.

Третья серия. Сотрудница Белорусского института ядерной энергии Ульяна Хомюк отправляется в Москву, в больницу №6, где лежат пострадавшие. Она разговаривает с Леонидом Топтуновым, главным инженером управления реактором. Он – на койке за полиэтиленовой ширмой. Без кожи.

- Ну это вообще бред! Он не мог так лежать! Он бы умер от болевого шока! А он здесь еще и разговаривает.

Далее: Людмила, жена пожарного Василия Игнатенко, сидит с ним в палате, прощается. Василий, как и Топтунов, в стадии «живого трупа».

- Да это невозможно! Еще раз говорю: люди с такими ожогами умирали сразу. Ты посмотри, она еще и за руку его трогает! Да он бы умер тут же! Не верю! – заключает Виталий.